Священномученик Александр родился 20 июля 1879 года в городе Москве в семье священника Николая Павловича Заозерского, служившего в Петропавловской церкви в Мариинской больнице. Первоначальное образование Александр получил в Заиконоспасском духовном училище; в 1899 году он окончил Московскую Духовную семинарию, в 1903-м – Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия и был определен митрополитом Владимиром (Богоявленским) на должность псаломщика к Троицкой церкви на Арбате. В 1908 году Александр Николаевич был рукоположен во священника к Девятинской церкви на Пресне, а через год переведен в Александро-Невский храм при Мещанских училищах и богадельне. В 1919 году безбожные власти закрыли храм как домовый, и отец Александр был назначен в церковь великомученицы Параскевы Пятницы в Охотном ряду, где и прослужил до своей мученической кончины.
С 1910-го по 1917 год отец Александр состоял помощником благочинного, а с 5 июля 1917 года – благочинным. 1 января 1921 года он вновь был переизбран на эту должность. В 1920 году отец Александр был возведен в сан протоиерея. Во все время своего священнического служения – с 1908-го по 1918 год – он состоял законоучителем средних учебных заведений и церковноприходских школ. С 1914‑го по 1916 год он читал лекции по догматическому богословию и вел практические занятия по проповедничеству на Московских Пастырских курсах. С 1914-го по 1918 год отец Александр преподавал в Московской Духовной семинарии на кафедре гомилетики. Кроме этого, он был секретарем Общества любителей духовного просвещения и товарищем председателя отдела распространения религиозно-нравственных книг.
В 1913 году отец Александр овдовел и священноначалие предложило ему принять сан епископа, но он отказался, мотивируя свой отказ тем, что желает быть ближе к народу.
8 апреля 1922 года власти арестовали священника. Будучи допрошен, отец Александр виновным себя не признал и сказал: «Я был на собрании в храме Христа Спасителя. Архиепископ Никандр пригласил меня на собрание, которое должно было состояться 28 февраля. Пришедший на собрание архиепископ Никандр говорил о церковной дисциплине: он указывал, что в кругу священнослужителей стали замечаться новшества; он остановился на священнике Борисове, который сдал без разрешения церковных властей церковные ценности и сделал объявление в газете “Известия ВЦИК” и призывал других священников следовать его примеру. Такое явление, говорил архиепископ Никандр, недопустимо. После этого архиепископ Никандр ознакомил собравшихся с декретом и инструкцией ВЦИКа об изъятии церковных ценностей и прочел послание Патриарха Тихона. Через некоторое время ко мне пришел незнакомый мне гражданин и принес несколько экземпляров воззвания Патриарха. Все воззвания Патриарха я разослал по церквям по долгу своей службы, подчиняясь распоряжению высших церковных властей. Я также в первый же воскресный день прочел воззвание Патриарха Тихона в своей приходской церкви. С воззванием Патриарха Тихона я согласен и считаю его религиозным, а не контрреволюционным».
4 мая во время судебного следствия состоялся допрос привлеченных к суду благочинных. Среди других был допрошен и отец Александр. Обвинитель спросил его:
– Официальная сторона дела показывает, насколько у вас развита конспиративная сторона. Чем можно объяснить, что вы совершенно единодушно отвечаете?
– Вы не знакомы с нашими церковными правилами, – ответил отец Александр. – Мы, священники, не можем рассуждать о том, что нам предлагается главой Церкви… Нам предложили – мы, как священники, должны были передать верующим.
– Вы считаете себя распорядителем церковного имущества? – спросил обвинитель.
– Я сам не подписывался под актом принятия имущества, но я себя считаю не посторонним человеком в этом деле. Этот вопрос был затронут самой властью, она просила Патриарха высказаться в воззвании о помощи голодающим, можно ли пользоваться освященными вещами, поэтому он написал это воззвание.
– Священники почему-то по долгу христианства должны подчиняться Патриарху, даже в том случае, если Патриарх толкает вас на контрреволюционный шаг, а не делать этого вы стесняетесь.
– Мы должны стесняться, потому что Церковь для нас – самое дорогое и состоит из умных людей, а во-вторых, в этом воззвании я ничего контрреволюционного не вижу. Все, что там сказано о святотатстве, имеет отношение к людям из комиссии по изъятию ценностей, чтобы они осторожнее обращались с сосудами.
– Если священник не высказывает своих мыслей, потому что он думает, что это стеснение, то, по вашему мнению, это не есть шкурничество?
– Смотря в каком случае.
– Во всех тех случаях, когда священник расходится с Патриархом, он все-таки должен исполнять то, что ему приказано. Как вы считаете, это шкурничество или стеснение?
– Я это шкурничеством назвать не могу. И даже в том случае, когда они убеждены, что этого исполнить нельзя, я вполне уверен, что Патриарх ничего противохристианского исполнить не прикажет, и потому священники должны исполнить свой долг повиновения.
В последний день процесса обвиняемым было позволено сказать последнее слово. Протоиерей Александр сказал: «Граждане судьи, прежде чем покинуть этот зал и уйти, может быть, в вечность, я хотел бы реабилитировать себя… Христианин должен любить ближних и Бога… Мне бы еще хотелось сказать, что мы здесь, попавшие на скамью подсудимых, далеко не составляем той сплоченной тесной организации, которую хотел бы видеть обвинитель. Поверьте, что многие из священников по недоразумению здесь. Ведь и все благочинные читали воззвание, а на скамье оказалась небольшая группа людей. Я думаю, что весь наш процесс, который совершается здесь, – громадное недоразумение… Наши мысли и мы далеки от той политической жизни, которую нам пытаются навязать. Мы не иезуиты, мы не католическое духовенство – нет, мы действительно пришли и строим только одну духовную жизнь, которая нам подведома, все другое – политика, тем более контрреволюция – нам чужды совершенно. Поэтому, если я и совершил какое-либо преступление, в том смысле, что, прочитав контрреволюционное воззвание (хотя это не доказано), возбудил этим толпу, если мы действительно что-либо совершили, то это плод нашего незнания ориентации в новой обстановке… Для меня лично смерть не страшна – я, как верующий, верую, что Господь каждому шлет умереть тогда, когда надо, но нам жизнь нужна, чтобы реабилитировать себя не здесь, а на деле; мне хотелось бы послужить своему народу, который я люблю».